"Мандельштам подарил себе три года жизни, написав стихи о Сталине"
14 января исполняется 130 лет Осипу Мандельштаму. Долгое время считалось, что великий поэт родился 15 января по новому стилю. Ведь он же писал: «Я рожден в ночь с второго на третье/Января в девяносто одном/Ненадежном году, и столетья/Окружают меня огнем». Но два года назад чудом обнаружилась метрика Мандельштама, из которой следует, что он родился именно четырнадцатого января. Впрочем, не дата определяет Мандельштама, а гениальные стихи. Исследователь жизни и творчества поэта Павел Нерлер рассказал о мифах вокруг Мандельштама, его любовных и политических увлечениях, трагической гибели и современном прочтении.
— Мандельштам нередко предстает в разных воспоминаниях этаким чудаком. Чего стоит рассказ редактора «Аполлона» Сергея Маковского о том, как юный поэт пришел показать свои стихи вместе с мамой. Насколько это соответствует действительности?
— Я в правдивость этой истории поверить не могу. Сами посудите, это конец 1909 года. Мандельштаму почти девятнадцать лет. Вы можете себе представить, что с ним пришла мама? Да еще и говорила так, как об этом пишет Маковский: «Мой сын. Из-за него к вам. Надо же знать, наконец, как быть с ним. У нас торговое дело, кожей торгуем. А он всё стихи да стихи! В его лета пора помогать родителям. Вырастили, воспитали, сколько на учение расходу! Ну что ж, если талант — пусть талант… Но если одни выдумки и глупость — ни я, ни отец не позволим. Работай как все, не марай зря бумаги… сделайте одолжение — скажите, скажите прямо: талант или нет! Как скажете, так и будет…» Я не могу представить, что мама Мандельштама Флора Осиповна произнесла подобную речь. Она была очень погружена в русскую литературу и культуру.
Вообще «Воспоминания» Маковского являются частицей блока разных воспоминаний, где Мандельштам предстает таким диким воробушком, не от мира сего, чуть ли не клоуном, недобросовестным, но милым должником. Эдакий нищий поэт-декадент, пребывающий в своих эмпиреях вместе со своими аонидами. Ничего подобного: Мандельштам был непрактичный, но очень земной человек.
— Он ведь даже входил в партию эсеров. С чем связан интерес Мандельштама к революционному движению начала века?
— Мандельштам был сыном своего времени и, если угодно, своего сословия — разночинного де-факто (номинально купеческого). Его политические убеждения сложились в 1905–1907 годах, в последние годы учебы в Тенишевском училище и в годы первой русской революции: именно она была главным революционным переживанием его жизни. Он остро чувствовал свою абстрактную сословно-классовую, а точнее — урбанистическую вину перед тем, что тогда называли, столь же абстрактно, народом, разумея под ним полуграмотных и полусвятых бородатых мужиков в немного абстрактных лаптях. О пролетарской бедноте, как и о местечковой голытьбе, он задумывался гораздо меньше.
Основными движущими силами Первой революции были эсдеки (большевики и меньшевики) и эсеры. Мандельштам был под большим влиянием обеих партий, причем сначала тяготел к эсдекам, а эсером стал после того, как его «перевербовал» лучший друг Борис Синани, в доме отца которого — психиатра Бориса Наумовича — часто собирались эсеры. Мандельштам тоже там бывал. Его по-мальчишески привлекала эсеровская романтика, но если он и был революционером, то только в поэзии. Хотя его первые стихи 1906 года, подписанные псевдонимом Фитиль, были гражданскими, в духе Некрасова и Надсона. Оказавшись в 1907–1908 годах в Сорбонне, Мандельштам на короткое время увлекся анархизмом, но постепенно вирус политики ослаб и его оставил, зато он заразился поэзией.
— Почему его привлек именно акмеизм?
— Привлек — неточное слово. Мандельштам и есть акмеизм, сколь бы разношерстной ни была шестерка акмеистов. Акмеизм возник как некое противостояние тому, что господствовало в литературной жизни Серебряного века, прежде всего символизму. Акмеисты делали шаг в сторону правды жизни. В статье «Утро акмеизма» 1913 года Мандельштам утверждал: «Сознание своей правоты нам дороже всего в поэзии, и, с презрением отбрасывая бирюльки футуристов, для которых нет высшего наслаждения, как зацепить вязальной спицей трудное слово, мы вводим готику в отношения слов, подобно тому, как Себастьян Бах утвердил ее в музыке».
В 1923 году, в письме ко Льву Горнунгу, Мандельштам писал, что акмеизм — это попытка быть судьей над поэзией, а не самой поэзией, и как бы отрекался от акмеизма, но позже, уже находясь в ссылке в Воронеже, в феврале 1935 года, на творческом вечере в редакции газеты «Коммуна» он определил его как «тоску по мировой культуре».
— Не могу не спросить о романе Мандельштама с Цветаевой. Чего было больше в этих отношениях: поэтической влюбленности или реальных чувств?
— Первый раз Мандельштам и Цветаева увиделись в Коктебеле в 1915 году, в доме Максимилиана Волошина. В следующем, 1916 году они встретились на «нездешнем вечере» в доме Каннегисеров — семьи, которая была знакома им обоим. Там-то у Осипа Эмильевича и вспыхнули чувства к Марине Ивановне. Она отвечала ему сестринской и поэтической взаимностью, но не более. Романа в общепринятом смысле слова между ними не было. Зато случилась невероятная поэтическая перекличка. Все московские стихи Мандельштама 1916 года, в том числе знаменитое «В разноголосице девического хора», посвящены Цветаевой. Она отвечала ему своими дивными стихами.
Влюбленность Мандельштама прошла после того, как он, совершенно неожиданно для Цветаевой, приехал к ней в Александров. Отношения стали ровнее и уважительнее, а со временем — даже критичными. Например, Цветаева резко высказалась о книге Мандельштама «Шум времени». Тем не менее когда Мандельштамы приехали в 1922 году в Москву, то первое время они жили у Марины Ивановны, в Борисоглебском переулке.
— Насколько Мандельштам был влюбчивым человеком?
— Мандельштам был влюбчивым, но не был донжуаном. Он загорался отношениями, чувства его ослепляли, и он не вполне адекватно видел то, как «она» относится к нему. Взаимных счастливых влюбленностей у Мандельштама практически не было. За художницей Анной Зельмановой, которая написала его портрет, он поехал на фронт Первой мировой войны, под Варшаву, где стоял ее госпиталь, почему-то думая, что она его полюбит. Но у нее-то были совершенно другие увлечения и планы! Такой отчаянный поступок — проявление некоего поэтического эгоцентризма. Мандельштам писал:
Это как раз такое горькое похмелье от односторонних по своему результату влюбленностей. Но с Надеждой Яковлевной, несмотря на трудности и трения, Мандельштам обрел подлинную гармонию.
— До сих пор идут споры вокруг крещения Мандельштама. В какой степени это был для него вынужденный шаг и какую роль играло христианство в его поэзии?
— Давайте разделим разные ингредиенты вашего вопроса. Мандельштам крестился в мае 1911 года в Выборге, в методистской церкви у кальвинистского пастора Розена. В этой процедуре крещения ничего, кроме прагматики, не было. Мандельштам не был убежденным кальвинистом, православным или католиком. Просто у кальвинистов эта процедура была проще и стоила меньше. Это был оптимальный вариант, которым воспользовались десятки тысяч евреев в то время. Если бы Мандельштам не крестился, ему бы пришлось оставить Петербург, а он категорически не хотел уезжать из этого города, где он в это время — уже известный поэт.
Другое дело, что Мандельштам воспринимал христианство как часть своей личности, как частицу самого себя, но через призму культуры, а не конфессионально. Он пропускал через себя многое. Мы знаем и его «католические» стихи о Риме 1915 года. Слышатся в стихах и православные мотивы. Разумеется, он был в курсе и буддизма, и ислама. Нотки, связанные и с тем, и с другим, время от времени тоже возникали в его поэзии или прозе. Конечно, в этом букете роль христианства, в особенности православия, самая существенная. Но религией Мандельштама была культура.
— Поэтические отклики Мандельштама на события 1917 года противоречивы. С одной стороны, он восклицал: «Прославим, братья, сумерки свободы», а с другой — писал: «И в декабре семнадцатого года все потеряли мы, любя». Как он воспринимал революцию?
— Вы забыли упомянуть еще одно его стихотворение ноября 1917 года:
Когда октябрьский нам готовил временщик
Ярмо насилия и злобы,
И ощетинился убийца-броневик,
И пулеметчик низколобый…
Мандельштаму импонировал Андре Шенье — поэт, отрицавший революцию со всеми ее эксцессами и поплатившийся за это жизнью. Отношение Мандельштама к революционным событиям было сложным и менялось. Сначала он надеялся на то, что все зло, свергнутое революцией, ушло. Мандельштам был невысокого мнения о Российской империи, говоря: «Я там ничего не забыл». Но вскоре и в СССР началось то, после чего Мандельштам те же слова мог бы сказать и про советскую власть. Вместе с тем временами ему хотелось и шагать в ногу. В 1928 году, отвечая на вопрос анкеты «Революция и мы», он отвечал: «Приношу революции дары, ей не востребованные».
— Именно желанием шагать в ногу объясняется его приход в «Московский комсомолец»?
— Не только. В 1929 году Мандельштам в бытовом отношении был в очень трудном положении. Своего жилья не было, постоянной работы — тоже, не на что было жить. Поэтому «Московский комсомолец» был Мандельштаму очень интересен как служба. Его воспринимали — а он подыгрывал этому — как ценного мастерового-попутчика, несущего комсомольским поэтам полезные для их роста плоды культуры или хотя бы культурности. Многие из тех, кто с ним общался, именно так его и воспринимали — и были ему за эти уроки благодарны.
Мандельштаму нравились люди, которые с ним работали, их человеческие качества. Однако от самой работы в газете он испытывал куда как более сложные чувства, описав их в стихотворении «Квартира тиха, как бумага». Там есть такие строчки:
Наглей комсомольской ячейки
И вузовской песни бойчей,
Присевших на школьной скамейке
Учить щебетать палачей.
— Что для Мандельштама стало точкой невозврата, после которой появились стихи «Мы живем, под собою не чуя страны…»?
— Всю свою жизнь при советской власти он к этому до известной степени шел. В 1920-е годы ему перекрыли читательский кислород, и жизнь его была устроена так, что вместо стихов, которые многие журналы отказывались печатать, ему пришлось заниматься иссушающим мозг занятием — переводами прозаических текстов ради куска хлеба. Хотя переводчиком, в том числе прозы, он был блистательным!
Все, что происходило в стране, Осип Эмильевич очень хорошо видел: борьбу ли с троцкистами, участившиеся аресты, систему доносительства… Его стихотворение 1933 года «Холодная весна. Голодный Старый Крым…» — один из первых откликов на голодомор, ставший результатом коллективизации. Это все накапливалось, и хотя все это видели, но не каждый мог написать такое стихотворение, как «Мы живем, под собою не чуя страны».
— Более того, Мандельштам открыто читал это стихотворение своим знакомым. Откуда такое бесстрашие?
— Мандельштам считал, что поэт подотчетен только одной инстанции, и это не государство или писательская организация — это тот внутренний голос, который нашептывает ему стихи. В стране, где на все нужно брать разрешение, где все зарегулировано и состоит из запретов, поэт, когда пишет стихи, плюет на это, ворует запретный воздух и наотрез отвергает претензии что-то запрещать.
Мандельштам словно искал своей судьбы — и, как ни странно, три-четыре года жизни себе подарил. Сталину эти стихи понравились. Я уверен, что Сталин их знал и что из них понял: его методы действуют. «Люди боятся — это страх. Именно этого я добиваюсь». Эти стихи тогда были большим вызовом, риском, и быть расстрелянным за них — наверное, проще всего, но наказание было мягким: ссылка в Чердынь, замененная на высылку в Воронеж. Сталинская премия, так сказать.
— В Чердыни Мандельштам сошел с ума и даже выбросился из окна больницы. Что стало причиной помешательства поэта?
— Мандельштам отправился в Чердынь сразу после тюрьмы, и многих подробностей того, что с ним происходило в заключении, мы не знаем. Но со слов Надежды Яковлевны известно, что к нему применялись меры психологического воздействия: светили лампой в лицо, включали и выключали свет… Так что тюремный и посттюремный психоз вполне возможен. У Мандельштама возникла мания преследования: мол, в 6 вечера его должны убить. Он не замечал мелкого обмана со стороны персонала и Надежды Яковлевны, когда они всякий раз прокручивали стрелки через 18.00.
Конечно, психическое состояние Мандельштама и в Чердыни, и в Воронеже было нестабильным и поколебленным. Кроме того, зная, какими бывают нервные приступы и как они выглядят, он их иногда сознательно симулировал, полагая, что это ему каким-то образом на пользу.
— Поражает, что фактическими соучастниками второго, смертельного ареста Мандельштама в 1938 году стали писатели Ставский и Павленко, которые написали донос главе НКВД Ежову. Откуда такая ненависть к поэту?
— О да, это уникально! Ставскому Мандельштам просто надоел. «Помогите решить вопрос о Мандельштаме» — пишет он Ежову зимой–весной 1938 года! Разве Ежов — не нарком Большого террора, развязанного в 1937 году? Мандельштам был и классово, и стилистически чужд. Это было в духе времени. Судьбы-«вопросы» многих поэтов и писателей были «решены» в непосредственном контакте писательского и политического начальства.
— Что было известно о трагической судьбе Мандельштама?
— Надежда Яковлевна узнала о гибели мужа в 1940 году. Она писала: «В июне сорокового года брата Осипа Мандельштама, Шуру, вызвали в ЗАГС Бауманского района г. Москвы и вручили ему для меня свидетельство о смерти О.М. Возраст — 47 лет, дата смерти — 27 декабря 1938 года. Причина смерти — паралич сердца. Это можно перефразировать: он умер, потому что умер. Ведь паралич сердца это и есть смерть… и еще прибавлено: артериосклероз…» Тогда было принято эвфемизмами сообщать родственникам расстрелянных кривду, а не правду. Поэтому доверия у Надежды Яковлевны к этой дате не было.
Тут и возникло несколько версий. Якобы Мандельштама видели живым на Колыме, и все называли его Поэт. Другая версия — что его утопили блатные в сортире во Владивостоке. Были даже такие слухи, что Мандельштам в Ельце был захвачен немцами, оккупировавшими город, и ими расстрелян, то есть что он — чуть ли не жертва Холокоста.
— Как он умер на самом деле?
— Сегодня мы располагаем не фальсифицированными, а подлинными документами. Врач Кресанов зафиксировал смерть Мандельштама 27 декабря 1938 года в 12.30. Это было через два дня после того, как в лагере сняли тифозный карантин. На прожарке Мандельштам упал в обморок, а потом попал в больничку. На простыне прошел последний день его жизни. Было произведено сличение отпечатков пальцев живого и мертвого. Не было вскрытия его трупа, но вполне можно представить, что этих трупов было очень много — не расстрелянных, а умерших.
— Насколько сегодня велик интерес к Мандельштаму?
— На фоне того, что книги выходят достаточно скромными тиражами, Мандельштам смотрится достойно: публикуются все новые книги о нем, готовятся новые научные комментированные издания.
Мандельштам не безнадежен и при «пересадке» в новые форматы. Например, 14 января будет запущен так называемый трибьют: двадцать известных рэперов постсоветского пространства приготовили оригинальные треки на стихи Мандельштама — в том числе на украинском, грузинском, белорусском. Топовые рэперы часто прибегают к взаимодействию с мандельштамовскими текстами — например, Oxxxymiron или Noize MC, который написал песню для фильма Либерова «Сохрани мою речь навсегда». Такие попытки синтеза предпринимаются не типично мандельштамовской аудиторией. Посмотрим, насколько они будут успешны — но думаю, что будут, потому что «есть ценности незыблемая скáла»!
Автор: Александр Трегубов, МК
