Сегодня Генриху Генриховичу Зданевичу, актёру, режиссёру, и нашему преподавателю, должно было исполниться шестьдесят лет.
Он имел уникальное чувство юмора, светлое, и при этом жёсткое, высмеивающие любой ложный пафос, сентиментальность, изображение и сублимацию. Поэтому даже при попытке сформулировать мысль, вспоминается его взгляд из-под опущенных очков, со словами: «Что это такое? Что здесь сопли размазал? Всё сжать, обострить, и сделать в четыре раза быстрее!».
Недавно снилось, что вечер памяти в Интерьерном театре всё же состоялся, и Генрих Генрихович незримо на нём присутствовал. Расположился в первом ряду зрительного зала; большой, смеющийся, воспринимающий все свои восстановленные работы, как ребёнок. Он любил, когда, над ним шутили, или пародировали на сцене.
Генрих Генрихович являлся, и является для меня неким дышащим символом- «А вот, оказывается, как можно». Всё в нём было особенное. Действие ли, черта ли характера, деталь гардероба- «по Генриховски». По улице он не ходил, а летал, разрезая пространство; высокий, вихреобразный, необычный, красивый. Почти всегда в наушниках. Что бы с ним поздороваться нужно было его ещё догнать. На четвёртый этаж театра поднимался всегда через две ступени.
Во время обучения Генрих Генрихович был олицетворением духа свободного. Его появление всегда праздник, разрядка, смех, истории, наблюдения, опыт. Как внезапно вырвавшийся из-под земли фонтан.
– Генрих пришёл!
– Генрих Генрихович, будете кофе?
– А сладенькое?
– Где моя пепельница?! –, он редко репетировал без дыма.
– Да вот она, под вами, Генрих Генрихович!
Все его обступали, искрились, шутили, он притворно раздражался.
Когда репетировали спектакль «Филумена Мартурано» он был словно энергетически-информационная буря. Мы тормозили, не въезжали в материал, и он, жестикулируя-дирижируя руками, вскакивая со стула принимался впихивать нам в голову обстоятельства, задачу, сверхзадачу; раскидывая, и беспрерывно меняя зёрна персонажей. Рядом с ним невозможно было оставаться вялым, тёплым, скучным.
Когда Генрих Генрихович начинал вскрывать внутренний монолог Доменико Сориано, капать его обстоятельства, я просто не понимал, как можно после него выходить на сцену. Он же уже всё сделал, всё сыграл!
–Ты понимаешь, что он чувствует? Да он по потолку бегает, снося всё на своём пути! Он кричит, плачет, ржёт, как бешенный конь. Его, Доменико Сориано, только что (вот прямо сейчас) обвели вокруг пальца, ударив по самому больному месту; по мужской гордости, и по кошельку! Посмотри, у него теперь кольцо на пальце. И кто, кто?! Эта проститутка, которую он подобрал на улице, скрывающаяся двадцать пять лет под шкурой смиренной овечки! Обманули, понимаешь? Он воет, вырывает волосы, бьёт себя руками по щекам; он женат!
У меня не складывается в голове, что его нет с нами. В голове не принимается. Как? Почему нет? Не может такого быть. Ерунда какая-то.
Его нет, но при этом он всюду. В воспоминаниях, во снах, в мыслях, в идеях, в стержне.
И кажется, будто он пролистывает сейчас все выложенные видеозаписи, материалы, фотографии, просматривая двадцать минут за одну, со словами: «Всё понятно! Можно было быстрее».
Светлая память, Генрих Генрихович!
